Берта Иосифовна сидела перед пианино прямо, как солдат на плацу, и глаза её сквозь толстые телескопические линзы очков неотрывно следовали за чёрной вязью на нотном листе. Старик Петров стоял рядом с пианино, театрально заложив правую руку за борт пиджачка, ожидая, когда придёт его время вступить.
Сверкающее чёрным лаком старенькое пианино Rŏslau, захваченное у врага нашими доблестными войсками в виде военных репараций, звучало не слишком уверенно. Берта Иосифовна, по старческой слепоте не разбирая нотных знаков, то и дело тыкала пальцами совсем не в те ноты, пытаясь сыграть вступление к романсу “Пара гнедых”.
Наконец, она дошла до нужного места и демонстративно кивнула Петрову. “Пара гнедых, запряжённых зарёю”, - слегка грассируя, затянул Петров сильно вибрирующим тенорком, и его левая рука в молящем жесте вытянулась в направлении Алькиной груди, как бы взывая о сочувствии.
Алька, изображая внимание, сидел в кресле и старался не улыбаться. Это было нелегко. Альке было шестнадцать лет. Он приехал в Одессу навестить родственников отца. Больше всего ему хотелось отправиться на море или смотреть незнакомый город с красавицей-двоюродной сестрой и её подружками, длинноногими, загорелыми, весёлыми, не лезущими за словом в карман девочками-одесситками. Но приличия требовали его присутствия на этом импровизированном семейном мероприятии, и Алька, как человек, приученный к порядку, был намерен сыграть свою роль столичного светского человека.
Старик Петров был другом Берты Иосифовны – их дружба была основана на любви к музыцированию. Раз в неделю он являлся в дом, держа подмышкой папку с нотами. Берта Иосифовна поила его чаем с самодельным алычовым вареньем, потом они отправлялись к инструменту и с наслаждением отдавались искусству. Репертуар был незатейлив и не подвержен изменениям: старые русские романсы и популярные песни советских композиторов. Старик Петров пел с надрывом (как он сам объяснял, “с душою”), у него был хороший слух, и небольшой голос звучал вполне прилично.
Вдовая Берта жила в семье дочки и зятя-полковника, Алькиного дяди. Её музыкальные увлечения служили для зятя неиссякаемым источником безжалостно-смачных одесских острот. И сейчас дядька возлежал на продавленной чёрной кожанной тахте и отпускал шуточки по поводу обоих исполнителей. Придумка не называть певца по имени-отчеству тоже принадлежала дяде-весельчаку, и с его лёгкой руки все звали старичка по фамилии – “Старик Петров”.
Романс пришёл наконец к своему естественному завершению, Старик Петров церемонно поцеловал Берте ручку, все нарочито зааплодировали, и тут дядька неожиданно выдал: «Ты же играешь, Алька, покажи паре гнедых, как надо играть на этом инструменте!”
Алька пытался было отнекиваться, но в конце концов вынужден был согласиться. Явно кипящая гневом Берта Иосифовна молча уступила ему место у инструмента. Алька взял несколько аккордов, чтобы размять пальцы, и вопросительно глянул на Петрова:
- Ну, что бы вам хотелось спеть?
- Давайте “Хороши весной в саду цветочки”, – предложил солист, и Алька с ходу заиграл. Он не видел выражения лица сидевшей сзади Берты, но лицо Старика Петрова осветилось радостью – он понял, что имеет дело с опытным аккомпаниатором.
Весело подмигивая слушателям, гримасничая и чуть не подпрыгивая в такт разудалому напеву, Старик Петров выпевал:
Хороши весной в саду цветочкиОн сорвал бурные аплодисменты собравшихся и стал петь на бис. Когда Алька наконец сказал, что мол всё, хватит, Старик Петров горячо обеими руками стал трясти его руку и благодарить за доставленное удовольствие. Оскорблённая Берта без единого слова удалилась из комнаты. К этому времени оказалось, что двоюродная сестра и её подружки тоже испарились. Поэтому на предложение Старика Петрова пройтись, Алька тут же согласился, сообразив, что всё равно надо выбираться из дому в город.
Ещё лучше девушки весной
Встретишь вечерочком
Милую в садочке –
Сразу жизнь становится иной!
Тёплый одесский вечер пах цветами и морем. Уже зажгли фонари. Группки молодёжи фланировали по Дерибасовской, с интересом разглядывая друг друга. Из выставленных на подоконники патефонов неслись звуки Лещенко и аргентинского танго. Чтобы развеять молчание, Алька решился спросить, где и с кем живёт его спутник и где работает.
– Живу один, – сказал старик, – Пенсионер я, нигде не работаю. Я на них работать не хочу. А при Его Императорском Величестве я работал у Них в замке Главным Электриком.
– Это что же, так ваша должность и называлась до революции?
– Да, так и называлась - Главный Электрик Его Императорском Величества. Я когда закончил инженерный факультет Санкт Петербургского университета, мой дядя помог мне получить эту должность.
– Так вы и царя сами видели?
– Да, и Его Величество и всю семью-мучеников.
Алька ничего не понял насчёт мучеников, но решил не спрашивать, чтобы не выдавать своего невежества.
– А семья ваша где? – вежливо поинтересовался он.
– Родители во время гражданской погибли в Питере. Брата забрали в Белую Армию и он пропал без вести. А невеста моя меня бросила и вышла замуж за красного командира, их обоих репрессировали перед войной.
Какое-то время шли молча – Алька тщетно пытался представить, что можно сказать в ответ на такое. Наконец заговорил Старик Петров:
– Вы знаете, Алик – вы позволите мне называть вас по имени, не правда ли, вы ведь так молоды, – я очень стар, и у меня есть вещи, которые мне хотелось бы кому-нибудь оставить, чтобы их не выкинули на свалку после моей смерти. Можно, я вам их отдам?
– Какие вещи, зачем, почему мне? – испугался Алька.
– О, ничего особенного. Это альбом старых фотографий и две тетрадки с моими заметками и стихами – всё, что я записывал в течение моей жизни. Вам не следует бояться, я избегал писать что-нибудь такое, за что меня можно было бы посадить.
– Ну, не знаю... в самом деле... если вам некому отдать, я конечно возьму у вас, – Алька ещё не умел отказывать прямо вот так в лицо людям, да к тому же сообразил, что если ему всучат что-нибудь совсем страшное, он и сам всегда сможет это выкинуть.
– Подождите меня здесь, – сказал Старик Петров у парадного, – я сейчас вам сразу и вынесу.
По дороге к дому родственников Алька с опаской нёс связанный бечёвкой пакет, настороженно разглядывая всех, кто попадался ему на пути. Он и там не стал развязывать бечёвку, а просто сунул пакет себе в чемодан. И только в поезде, по дороге домой, сидя один в купе, Алька достал наследство Старика Петрова.
В альбоме были очень старые матовые коричнево-серые фотографии на желтоватом толстом картоне: светловолосая женщина в тёмной юбке и белой блузке с волнистым воротником под подбородок, мужчина, держащий в руке часы с цепочкой, двое детей – мальчики в коротких до колена штанишках, старший – в картузе. Потом – те же люди, меняющиеся с возрастом. Потом молодой человек, в котором, напрягшись, можно было распознать будущего Старика Петрова, с друзьями в студенческой форме – сидят, развалившись на траве. Потом он же – с очень красивой девушкой, у неё в руках букет ромашек. Люди со старыми орденами, крестами, бородами.
Алька отодвинул альбом и взялся за две толстые тетрадки в тёмно-синих коленкоровых переплётах. Там мелким старательным почерком, с ятями, где выцветшими фиолетовыми чернилами, где карандашом, были запечатлены для будущего “Мысли О Жизни Николая Егоровича Петрова”.
“Законы физики неумолимы”.
“Тот, кто доверяет слову женщины, скоро раскается”.
“Всегда помни о том, чему тебя учила мать – только матери можно верить”.
“В России рабочие и солдаты женятся на проститутках”.
“Господи, как страшно Ты испытываешь Твоих людей”.
“Мысли” перемежались стихами. Начитанный Алька сообразил, что стихи никудышние:
Не влюбляйтесь мальчики у девушекЗачем, для чего нужно было старику отдавать Альке эти явно ничего не стоящие тетрадки? – силился понять он – и не находил объяснения.
Не губите их из юных лет
Слушайтесь советов родных матушек
Берегите свой авторитет.
Он поймёт зачем – через полвека.