nostalgicCity of Haines, Alaska.
Kayaking to Glacier Point.
В конце 19-го века, когда на Клондайке было найдено золото (Klondike Gold Rush – 1897-1900), Хэйнс возник на карте в качестве порта, куда доставлялись припасы. Уже в 1896 году была проложена тропа, Dalton Trail, по которой прибывавшая в Haines орда потенциальных миллионеров следовала со своими пожитками на север, на встречу с золотым миражом. Многие тащили с собой всё, чем владели, включая собак и скот: впереди ждала неизвестность, и считалось, что нужно быть готовыми к любому повороту событий. Живописный, хотя и очень узкий Haines Highway начинается в Хэйнсе и следует в точности по проложенной золотоискателями первоначальной тропе.
Ещё в 1881 году на месте будущего городка, по приглашению племени тлингитов, была открыта пресвитерианская религиозная Миссия. В 1901 году американское правительство установило здесь военную базу (в ответ на затяжной конфликт с Канадой по поводу точного прохождения границы между двумя странами). Церковь пожертвовала правительству сто акров принадлежавшей ей земли для строительства военного форта, названного в честь Уильяма Сюарда. Работы по строительству форта Сюард начались в 1903 году, когда «с материка» прибыло наконец достаточно лошадей, мулов и быков для расчистки земли от тайги. Из-за удалённости форта от континентальных территорий США и примитивного образа жизни служба в этом гарнизоне считалась foreign duty, так что год засчитывался за два. Когда пограничный диспут с Канадой был благополучно разрешён, форт был декомиссован и получил статус ’surplus army property’. В 1947 году вернувшиеся с войны ветераны американских вооружённых сил откупили эту землю у правительства Соединённых Штатов.
Поначалу они жили вот в этой, пустующей теперь, казарме
В конце концов каждый из ветеранов выстроил себе собственный дом, и сегодняшний Хэйнс выглядит симпатичным, вполне буржуазным городком, с некоторой склонностью к antiques, включая и купленные у дяди Сэма миномёты и пушки, мирно стоящие теперь на лужайках перед домами. На картинках ниже читатель увидит, как это выглядит.
Хэйнс расположен в конце самой длинной в Северной Америке океанской затоки, фиорда под названием Lynn Canal. К югу от города расположен полуостров Chilkat Peninsula, образованный двумя рукавами – Чилкут и Чилкат. Так выглядят горы по берегам Чилката (самая высокая из них – Mount Riley – 1760 ft).
Сам городишко c населением 2271 человек удобно расположился по берегам живописной бухты Portage Cove:
Первый взгляд с веранды нашей каюты на город Хэйнс:
С веранды ближайшего к причалу дома прибывших приветствовали счастливые чучела белых козлов, северного оленя и стоявшего на задних лапах медведя; вкупе с обещаниями холодных напитков, закусок и сувениров это сулило путешественникам замечательные развлечения.
Внизу на причале новоприбывших приготовился встречать местный фотограф со своим верным напарником-орлом. Стало ясно: нужно будить жену и поскорее идти на берег, где путешественника ожидает так много всяческих интересностей.
С берега наш кораблик казался не таким уж и большим
Зато вид на Chilcoot Inlet выглядел весьма впечатляюще
Первым, что попалось мне на глаза на улочке, ведущей от причала в город, была странная статуя явно не аляскинского происхождения. Крылатая девушка чувствовала бы себя, как дома, где-нибудь в юго-восточной Азии. Но вот ведь – явилась наверное за золотишком, прижилась у входа в кафешку в стране заходящего солнца и стала его достопримечательностью... Отпускавшая кофе девушка объяснила, что это Статуя Покровительницы Искусств Хэйнса, и мне ничего не оставалось делать, как поверить ей на слово.
Кроме кофе заведение предлагало путешественникам наборы берёзового сока (Organic!!!), выставленных на берёзовый же прилавок
Дальше без комментариев идут несколько фотографий под общим названием "Haines living". Быт как он есть.
Тонечка не преминула попозировать у ритуального столба.
Интересные ассоциации вызвал бы этот выбор у дедушки Фрейда...
Но вернёмся к картинкам быта уютного города Хэйнса
Историческое здание пожарного депо времён золотой лихорадки трагически сгорело в тридцатые годы. Надо полагать, пожарники были в это время заняты в баре... Всё равно, здесь не покидает ощущение, что время в этом городке остановилось...
Повсюду в городе множество цветов, зарослей шиповника и малины...
Потом мы наткнулись на домишко с объявлением "Native Art Museum". Внутри входящих приветствовали большой деревянный орёл и симпатичный маленький котик. В одной из комнатушек музея топилась чугунная печурка. Было пыльно, тихо и пахло нагретым деревом.
На стенах были развешаны индейские изображения животных. Это медведь:
Рядом с красным медведем висели два изображения древесных лягушек. The Wood Frog – единственное земноводное, способное переносить суровые арктические зимы. Эти лягушки умеют зимовать при температурах, существенно ниже точки замерзания, превращаясь фактически в твёрдые льдинки, – замерзает и кровь, и живые клетки – и оживать с повышением окружающей температуры. Urea и glucose действуют в теле лягушки как "cryoprotectants", снижающие осмотическое съёживание клеток и защищающие клетки от формирования кристаллического льда. Не удивительно, что этот секрет воскресения после очевидной зимней смерти восхищал индейцев. Лягушка, наравне с орлом, медведем и волком относится к разряду самых почитаемых тлингитами животных.
Глядя на эти рисунки, я подумал, что мне гораздо ближе примитивные верования индейцев, чем накрученные чудеса авраамических религий... наверное потому, что и сам я в душе весьма примитивный человек.
В самой большой комнате музея с трудом помещался симпатичный кит работы местных художников. К сожалению он не влез целиком даже в мой широкоугольный объектив – для этого понадобился бы «рыбий глаз»
В комнате, где топилась печурка, неподвижно сидел на стуле смотритель музея – старый тлингит в кепочке американского военно-морского флота - немногословный, очень неглупый человек, один из последних оставшихся в живых ветеранов, откупивших у правительства форт Сюард.
Выйдя на улицу из музея, мы с Тоней сообразили, что здоровенный кусок покрытого мхом деревянного ствола на самом деле представляет собой огромную статую древесной лягушки; стало ясно, почему он лежит перед зданием музея... хотя в этом климате вряд ли скульптура надолго сохранится...
В лавке, торговавшей сувенирами, нам представился случай самим понаблюдать, как режут из дерева скульптуры священных животных. Изготовлением их занимался улыбчивый мужчина средних лет, вполне европейской внешности. Услышив, что Тоня сказала что-то по-русски, он озарился ещё более лучезарной улыбкой, сказал «Здрасьте!» и сообщил, что у него в роду тоже были русские. После продажи Аляски Америке, когда связи с Россией практически прекратились, множество русских смешались с местным индейским населением. В результате много тлингитов принадлежат к русской православной церкви, а искусство индейцев зачастую продолжают потомки этих смешанных браков...
Выйдя на улицу, мы обнаружили, что на город надвигается тяжёлая чёрная туча
Это было совсем некстати, потому что через час у нас должно было начаться давно купленное и долго ожидаемое развлечение – поездка на кайаках к леднику Glacier Point… Как бы там ни была погода, отказываться от своей мечты мы с женщиной не собирались, я только беспокоился за свою дорогую фотокамеру...
К причалу подали катерок-катамаран с соответствующим названием Fairweather Express, и мы забрались внутрь, смирясь с неизбежным.
Мне нечего показать вам из фотографий, сделанных во время короткого путешествия по Чилкут и Чилкот инлетам: дождь заливал окна, катерок трясло на резкой волне залива, снимать было невозможно, хотя снимать было что – вокруг драматически подымались опоясанные туманом угрюмые горы, а в водах залива нам повстречалось несколько весьма игривых китов.
Катамаран причалил прямо к берегу Mud Bay Landing как раз в тот момент, как дождь наконец перестал (по крайней мере, мы так думали).
Здесь нам предстояло пересесть на бывший школьный автобус, переоборудованный для доставки искателей острых приключений к ледниковой речке, стекающей с Glacer Point. Издалека виднелась цель нашего путешествия. Снова начинался дождь.
«И это они называют погодой!» – жёлчно заметила Тоня, когда автобус выгрузил нас у какиx-то спрятавшихся в тайге избушек. Здесь нам было предложено выбрать себе по размеру сапоги-говнодавы, прорезиненную куртку, несгибаемые штаны из того же материала и напялить это всё на себя, «потому что возле ледника будет очень холодно; кто не захочет одеться, пеняйте потом на себя». Мы напялили эти карнавальные костюмы поверх одежды, сверху надели плавжилеты, и я почувствовал, что едва могу шевелиться в этих доспехах. Проблема с фотоаппаратом: карманов не было, и спрятать его от дождя в этом костюме было некуда. Будучи фаталистом, я решил, что как-нибудь всё устроится, повесил фотоаппарат на шею и сказал: «Что ж, я готов». Потом глянул на Тоню и покатился со смеху: the woman was ready to rock and roll:
Тропа к речке была короткой, всего с полмили. Вдоль тропы росло невообразимое количество грибов, и все дружно бросились фотографировать самые фотогеничные образчики - мухоморы.
Американцев мало интересовали рядами стоявшие по обочинам белые грибы – крепкие, крупные, аппетитные, но мы с женщиной испытывали ни с чем не сравнимые страдания: грех проходить мимо таких богатств!...
Вот, наконец, и река. У берега стояли наготове каяки. Моросил дождь.
23-летняя Сюзан, выполнявшая роль гида, задумчиво осматривала нашу толпу, пытаясь сообразить, кого из этого дома престарелых назначить загребным. В конце концов я показался ей наиболее оживлённым, и она указала мне место на первой скамье каяка.
Неприятности мои начались минут через 10 после того, как мы взялись за вёсла и вышли на фарватер реки
Дождь усиливался, и необходимо было куда-нибудь спрятать фотоаппарат. На голове у меня была плотная вязаная шестяная шапочка. Я решил замотать в неё камеру, но висевшая на шее камера отказывалась заматываться в шапочку. К тому же приходилось ещё грести. Результат моих попыток нетрудно предугадать: шапочка слетела с фотоаппарата прямо на дно каяка, где плескалась ледяная вода. Наш каяк намертво остановился в ожидании, пока я разберусь со своими делами - мне теперь предстояло решать две проблемы: куда спрятать камеру и что надеть на быстро оледеневающую лысину. Камеру я ухитрился запихнуть под спасательный жилет, а на голову натянул капюшон от прорезиненной куртки; он хоть и не грел, но защищал голову от пронзительного холодного ветра, слетавшего с близкого уже ледника. Сюзан покачала головой и сказала, что дальше мы пойдём на моторе. Чудесно. Избавившись от обязанностей загребного, я мог попробовать поснимать открывавшиеся виды.
У основания ледника скопились отложения морены. Отсюда и вытекала ледниковая река.
Прямо под ледником в морене видны были следы вторичного замораживания. Я уже описывал это явление, рассказывая о ледниках Патагонии: вторичное смерзание обвалившихся с фронтальной части ледника льдин, обвалянных в моренной пудре
С западной стороны ледника, среди чёрной, как уголь, морены – неожиданный выход на поверхность светлого мрамора, отполированного ледником
Всё это сверкало под моросящим дождём и было чертовски красиво, но моя лысина под ледяным капюшоном упрямо просилась домой. В этом месте путешествия Тоня ухитрилась сделать историческое фото «Кальмейер на Glacier Point», вызвавшее потом ехидный смех потомков – сына и внучки... Женщина гордится, что сумела сфотографировать меня мыльницей лучше, чем я её своим дорогостоящим Найконом.
Наконец Сюзан сочла, что мы уже насмотрелись на ледники - на все деньги! - и, сжалилась над продрогшей геронтологической экспедицией, повернула назад. По этому поводу над ледниковой речкой была вывешена соответствующая случаю радуга... а мы предвкушали момент, когда можно будет снять с себя проклятую резину...
Наш платонический интерес к ледникам был стопроцентно удовлетворён.
(Продолжение следует)