Сейчас все знают, где в Ростове находится синагога.
А в то, теперь уже далекое, социалистическое время предложение пойти в синагогу означало пойти попить пива. Дело в том, что на углу Газетного и Баумана за покосившимся деревянным забором находилась пивная, которую держали грузины. Пивную называли синагогой. Это был обыкновенный гадюшник, где продавалось разбавленное жигулевское пиво, но там можно было купить еще и сушеную рыбу. Такая роскошь выгодно отличала эту пивную от других, поэтому в синагоге всегда было полно народу и, кроме местных алкашей, там бывали и приличные люди. К последним, конечно, относился и я.
Мало кто знал, почему пивная называлась синагогой. Однако продвинутые в интеллектуальном отношении люди из числа приличных (в том числе, конечно, и я) знали, что примыкающее к забору пивной серое двухэтажное здание странного вида – это синагога. Или бывшая синагога. Точно не знал никто – ни приличные посетители пивной, ни продвинутые в интеллектуальном отношении из числа приличных. В подвале здания какие-то люди шили обувь, что, очевидно, не было похоже на отправление религиозных обрядов. Однако массивная дверь здания всегда была заперта, никаких опознавательных знаков не было, свет никогда не горел. По этой причине здание синагоги или бывшей синагоги было окутано тайной.
В то время, будучи студентом юрфака, я стоял с кружкой пива, рассуждал с друзьями о глобальных проблемах бытия и не мог представить себе, что когда-то, через много лет приоткрою тайну серого двухэтажного здания. А получилось это так.
Была перестройка, все стало можно. Алкаши продолжали ходить к синагоге, а приличные люди и продвинутые в интеллектуальном отношении из числа приличных, стали заниматься делом. К последним, опять же, относился и я. Я стал адвокатом.
И вот однажды позвонил мне человек, который представился председателем ростовской еврейской религиозной общины. Это был Иосиф Бакшан, или просто Йося. Минут сорок он рассказывал мне о трудностях жизни вообще (я об этом знал) и еврейской в частности (это тоже не новость), о том, что денег нет (ну, это не ко мне), а в конце разговора сообщил, что хочет выгнать сапожников из подвала синагоги (а это уже по моей специальности).
На следующее утро мы встретились с Йосей в синагоге. Но не в пивной, а в настоящей синагоге. Я уже много лет был евреем, но в синагогу попал впервые. Сначала я испытал благоговение, потом восторг и любопытство. Потом мне стало стыдно за себя, свое невежество, атеизм и пионерское прошлое.
Но – к делу. Йося снова много говорил, показывал бумаги, из которых стало ясно, что еврейской религиозной общины в юридическом смысле не существует. Здание, обозначенное литерой «А» состоит на балансе соседнего домоуправления, у которого объединение «Ростовобувьсбыт» или «Обувьснабсбытхренсервис», в общем, сапожники, арендуют помещение под обувный цех.
Не было ни субъекта, ни объекта, ни прав, ни обязанностей, ни синагоги, ни евреев!
Уже стало смеркаться, в синагоге зажгли свет. Я увидел расписанные орнаментом величественные стены зала, балкон, множество книг в золоченых переплетах, людей с кипами на головах. Некоторые из них тихо разговаривали между собой, другие покачивались в молитве, разговаривая с Богом.
Был и субъект, и объект, и синагога, и евреи!
Я представил себе управдома со слесарем, раскачивающихся в молитвенном экстазе, и паспортистку, умиленно смотрящую на них с балкона. Бог был у них на балансе.
Видя мою задумчивость, Йося сказал, что обращался ко многим адвокатам, но помочь никто не смог. А от кого же еще ждать помощи... Хитрый Йося попал в цель, и я решил действовать!
Был составлен хитроумный и многоходовой план, суть которого заключалась в следующем: сначала мы регистрируем устав еврейской религиозной общины, становимся юридическим лицом. Потом мы оформляем право собственности на здание синагоги. После этого начинаем постепенно повышать сапожникам арендную плату до такой суммы, что они сами уйдут. Это займет примерно полгода. Вопрос гонорара, конечно, второстепенный, но его желательно решить в первую очередь, чтобы потом спокойно заняться решением первоочередных задач. Таков был мой план.
Йося от плана был в восторге, но, по его мнению, очередность решения вопросов следовало бы поменять. Т.е. решать сначала первостепенные вопросы (устав, собственность, сапожники) а потом второстепенные (например, гонорар). Я был, в принципе, согласен, но деньги вперед. Йося не возражал, но предлагал оплатить работу после ее завершения.
Когда спорят два приличных и продвинутых в интеллектуальном отношении человека, всегда можно договориться. Мы договорились о помесячной оплате, и каждый считал, что добился своего: Йося был рад тому, что ежемесячная оплата будет вдвое меньше, чем хотел бы я, а я понял, что моя работа продлится вдвое дольше, чем хотел бы он.
***
Моисей сорок дней сидел на горе, а потом передал евреям Тору, выбив ее текст на камнях.
Первый в истории ростовских евреев Устав рождался на кухне хрущевской пятиэтажки и был выбит за неделю на раздолбанном «Ундервуде». Кстати, эта печатная машинка была привезена дедом, как трофей из Германии, переделана под русский шрифт и подарена бабушке. Бабушка же печатала на ней, работая машинисткой в ЦК компартии Белоруссии. Бесстрастный «Ундервуд» стучал и на фашистов, и на коммунистов и, вот, теперь ему выпала честь поработать против этих антисемитов.
Устав состоял из нескольких глав и был очень похож на устав политической партии. Именно поэтому в отделе юстиции не возникло никаких возражений, и он был принят с первого раза.
В назначенный день мы с Йосей пришли в отдел юстиции получать свидетельство о регистрации ростовской еврейской религиозной общины. Йося надел традиционный хасидский сюртук и шляпу. Он очень волновался. Вместе с нами перед кабинетом стоял представитель баптистской церкви и тоже волновался. Это волнение объединяло конфессии. Первым в кабинет вызвали баптиста. Когда за баптистом закрылась массивная дубовая дверь, Йося, будучи не в силах одолеть волнение, спросил, где тут туалет и, прихрамывая, побежал в конец коридора. И тут нас вызвали. Свидетельство выдавалось на руки только руководителю религиозного объединения, а Йоси не было. Я надел на голову кипу и вошел в кабинет начальника отдела юстиции Ростовского облисполкома.
Вдалеке я увидел ряд туловищ, выстроившихся за огромным столом. Поскольку мы с баптистами были первыми, кто после выхода Закона «О свободе вероисповеданий» решил свободно вероисповедоваться на официальной основе, сверху поступило указание вручать свидетельства торжественно. Так оно и было. В центре стола одно из туловищ поднялось, и я услышал теплые слова о свободе религии и большой ответственности, которая в связи с этой свободой возлагается на меня, как на ...э-э... раввина (так, кажется?) этого религиозного объединения. Со стороны это было похоже на обряд во Дворце бракосочетаний. Я однажды участвовал в таком. Мне предложили подойти к столу и расписаться. Я пошел к столу и уже с близкого расстояния узнал в некоторых туловищах бывших студентов юрфака и даже рассмотрел в их глазах изумление. Я старался держать лицо сообразно обстоятельствам. Они тоже. Начальник отдела юстиции вышел из-за стола, пожал мне руку и торжественно произнес:
- Поздравляю Вас, товарищ Бакшан, желаю Вам успехов на почве... - тут наши глаза встретились, и он поперхнулся, забыв на какой почве желает мне успехов. Мы смотрели друг на друга так, будто встретились в гей-клубе. Я сдвинул кипу на лоб, как лихой палестинский казак, обозначая этим, что, мол, все в порядке, все свои, не пугайтесь, - ...на почве ортодоксального иудаизма, - тихо закончил начальник отдела юстиции Ростовского облисполкома и вручил мне свидетельство №2.
Я быстро пошел к выходу, в этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел настоящий Иосиф Бакшан в широкополой шляпе.
- Вы к кому, товарищ? - спросил его кто-то из туловищ, но я вытолкнул Йосю грудью из кабинета.
Так ростовские евреи приобрели статус юридического лица.
***
Но это было только начало. Дальнейшее было похоже не на бракосочетание, а на семейную жизнь с тещей под одной крышей. Поставив Бога на баланс, ни управдом, ни водопроводчик никогда не задумывались о том, как ему живется в синагоге. Они вообще не знали о том, что такое синагога и для чего она нужна.
Но как только речь зашла о том, что эту синагогу нужно отдать, они сразу озаботились государственным интересом. Балансодержатель цепко держал здание и категорически не хотел разжимать пальцы.
Я проводил целые дни в архиве, собирая по крупицам сведения о том, как в 80-е годы XIX века богатые и не очень богатые евреи собирали деньги на строительство синагоги для солдат Екатеринославского полка, которым негде было помолиться. О том, как большевики отняли здание у общины, а затем сдали ей же в аренду часть здания. Потом договор аренды был расторгнут постановлением Андреевского райкома ВКП (в скобочках «б»), а оставшаяся часть здания была отдана кукольным мастерским. Стены храма, не знавшие других кумиров, кроме Бога, увидели и Кощея Бессмертного, и Бабу-Ягу, и многое другое без всяких скобочек. Но вот в 1945 году где-то там, наверху решили, что евреи тоже пострадали во время войны и нужно сделать им приятное. Родилась соответствующая бумага, и в бывшей солдатской синагоге разрешили отправлять естественные религиозные надобности. Но только тихо. Официально никто ничего не отдавал – просто не препятствовали тому, что евреи перекрыли крышу шифером, периодически ремонтировали фасад, платили коммунальные платежи, налог на землю. Ну, и свечи зажигали по субботам. Так потихоньку и жили.
Я предложил обратиться в суд. Но Йося, помолившись, сказал, что ему было видение и лучше не лезть на рожон, а вежливо попросить. Жизнь выработала два основных способа просить. Для применения первого основного способа, как вам уже известно, средств не было. Следовательно, нужно было применять второй основной способ.
Разведка донесла, что мать тогдашнего главы администрации города зовут Рахиль. Это уже было основанием для применения второго основного способа.
И вот я описал на нескольких листах историю здания синагоги, собранную в архиве, озаглавив это заявлением на имя главы городской администрации. Из заявления было видно, что указанное здание строилось на деньги религиозной общины (см. приложения), предназначалось для отправления религиозных обрядов, потом необоснованно было отнято (см. приложения), потом было возвращено, на как-то не совсем, что с точки зрения устойчивости гражданского оборота и национальной политики партии идет вразрез. И, вот, теперь в эпоху демократизации, гласности и свободы вероисповеданий хотелось бы. Но не получается. Помогите решить вопрос.
Я записался на прием и взял с собой Йосю, попросив его надеть на себя самое религиозное одеяние, которое у него имеется. Дело в том, что Йося в прошлой жизни был зубным техником и вне стен синагоги в обычной одежде не создавал впечатление глубоко религиозного человека. А именно такое впечатление необходимо было произвести на главу администрации города.
И вот мы в огромном кабинете. Надо отдать должное Иосифу Бакшану – в его облике чувствовалась как минимум двухтысячелетняя скорбь еврейского народа. Он вел себя так, будто глава городской администрации пришел к нему за советом о том, как правильно истолковать недельную главу из Торы. Он не проронил ни одного лишнего слова. Он был кроток, краток и корректен. Впрочем, мне тоже не пришлось много говорить, поскольку глава, прочитав наше заявление, вдруг сказал, что в силу некоторых обстоятельств (что Вы говорите!?) он очень интересуется историей еврейского народа и наша просьба ему близка и понятна. Не откладывая дело в долгий ящик, он в левом верхнем углу заявления написал наискосок резолюцию для начальника городского Бюро технической инвентаризации: «Тов. Вейсенберг. Зарегистрируйте здание синагоги за Ростовской еврейской религиозной общиной. Подпись. Дата», - и отдал это мне в руки, чтобы сократить почтовый пробег.
Так должен чувствовать себя человек, который лег на операционный стол и приготовился к резекции желудка, а доктор дал ему таблетку и сказал, что теперь все будет в порядке. Мы молча вышли из величественного здания бывшего горкома КПСС, молча прошли квартал, остановились, и только потом Йося тихо попросил меня еще раз показать ему заветную бумагу с резолюцией. Я показал. На правом глазу Йоси появилась скупая мужская слеза, а потом прохожие видели, как около кинотеатра «Буревестник» бородатый мужчина в странном длиннополом то ли сюртуке, то ли пальто, сдвинув на затылок шляпу, обнимал другого мужчину. Надо ж так напиться с утра!
***
Вы, наверно, подумали, что на следующий день синагога снова стала собственностью евреев? Меня ваша наивность просто удивляет.
Конечно, с начальником городского Бюро технической инвентаризации тов. Вейсенбергом проблем не было. Он тоже наложил резолюцию для нижестоящего товарища, угостил чаем и пожелал успехов на почве ортодоксального иудаизма.
Но на этом действие таблетки закончилось. Нижестоящий товарищ, закрыв дверь кабинета, чтобы никто не слышал, широко улыбнулся и сказал:
- Что, жиды, здание получить захотели? Щас получите!
Я оценил откровенность нижестоящего товарища и указал на две резолюции его начальников.
- Да они такие же, как ты, - открыл мне глаза на мир нижестоящий товарищ и стал разъяснять, что для регистрации за общиной здания нужно сначала получить отвод земли под ним, а нормативной базы для этого еще нет, поэтому придется с годик подождать, потом оценить здание, потом может быть выкупить его, после этого...
Не дожидаясь того, что будет после этого, я тоже широко улыбнулся и, с употреблением ненормативной лексики, разъяснил нижестоящему товарищу, где бы хотел видеть его лично, а также всех его близких родственников, круг которых определен федеральным законом.
Все! Будем судиться.
В действовавшем тогда законе о собственности была такая норма, в силу которой гражданин или юридическое лицо, не являющееся собственником, но добросовестно и открыто владеющее как собственник недвижимым имуществом не менее пятнадцати лет, приобретают право собственности на это имущество.
Те, кто не понял, могут вернуться к предыдущему предложению. А остальные поймут: мы должны были доказать в суде тот очевидный факт, что еврейская община давно относилась к зданию синагоги, как к своему.
Доказывать этот факт я решил просто, но изящно. Я попросил Йосю дать мне список потенциальных свидетелей того, что в течение последних пятнадцати лет, нет – лучше двадцати или тридцати лет в синагоге молились, за синагогой ухаживали, как за собственностью, несли расходы на ее содержание и т.п. На следующий день Йося дал мне такой список. Но предупредил, что некоторые из списка не простые люди, и разговаривать с ними буду я сам. У него нервы не в порядке и, вообще, больная нога. Кстати, свою больную ногу Йося чуть позже поехал лечить в Америку, предварительно отправив туда по турпутевке жену и детей. Ногу он лечит до сих пор.
В списке лиц, подлежащих вызову в судебное заседание, самым молодым был Михаил Моисеевич Варшавер 1919, насколько я помню, года рождения. Это милейший человек, с которым я легко договорился о встрече, хотя он так и не понял, зачем доказывать очевидное. Но, если надо... С остальными было сложнее.
Старшее поколение помнит двух братьев Портных – Мишу и Яшу. Они действительно были портными, причем Яша пошивал в основном мужскую одежду, а Миша – женскую. Или наоборот. Я родился в то время, когда одежду, хоть и с трудом, можно было купить в магазине, поэтому не застал зенита славы братьев. Говорят, к Портным-портным записывались в очередь за полгода и по протекции. Оба еще в детстве приехали в Ростов из Румынии, были виртуозами своего дела, красивыми, вальяжными и сохранили такой характерный акцент, какой не снился даже одесситам. Братья регулярно посещали синагогу, хорошо знали Тору и соблюдали субботу даже в те годы, когда за это могли и посадить. Яша, к тому же прекрасно пел на древнееврейском языке и был кантором.
И вот я звоню Мише Портному.
- Здравствуйте, Михаил Иосифович, моя фамилия Лившиц, я адво...
- Я знаю...
- Тут такая ситуация со зданием...
- Я знаю...
- Очень хорошо. Я хотел Вас попросить, чтобы Вы пришли в суд и...
- Я знаю…
- Замечательно! Вы придете?
- Я бы не ходил...
- Э-э... То-есть, Вы не придете?
- Я бы не ходил...
- Простите, Михаил Иосифович, я не совсем точно уловил Ваш ответ – Вы не придете или Вы да придете!?
- Я бы не ходил...
«Вот за это их нацию и не любят», - подумал я и хотел уже сказать Мише Портному то, что сказал бы ему любой нормальный казак из станицы Доломановской. Но сдержался из чисто тактических соображений. Сослагательное наклонение ответа сбивало меня с толку, но все-таки давало надежду.
- Михаил Иосифович, - продолжил я, - Вы бы не ходили, если бы что?
- Мало ли что...
- Ну, например?
- Мало ли что... Сейчас такое время.
- А какое сейчас время? Раньше было по-другому? Вам каждый день синагоги раздавали?
- Когда нужно быть?
- Завтра в 10:00 в синагоге... Вы придете?
- Я подумаю...
Меня предупредили, что по какой-то причине Яша с Мишей не общаются уже лет десять. Там какая-то сложная ситуация, то ли Миша обидел Яшу, то ли Яша обидел Мишу, но лучше про Мишу в разговоре с Яшей не упоминать. И наоборот.
Звоню Яше с учетом этого обстоятельства:
- Здравствуйте, я адвокат, моя фамилия Лившиц.
- И что?
- ...и я бы с Вами хотел поговорить насчет здания синагоги.
- И что?
- Я собираюсь обратиться в суд и мне нужно, чтобы Вы дали показания.
- И что?
- Ну, вот, надо, чтобы мы встретились, поговорили предварительно.
- А Вы Мише звонили?
- Да.
- И что?
- Он придет.
- Тогда зачем Вам нужен я? С ним и говорите.
Я понял, что совершил ошибку и стал ее исправлять.
- Миша еще точно не решил. Мало ли что...
- И что?
- Тогда Вы дадите показания.
- Так Вам кто нужен – я или Миша?
- Мне здание синагоги нужно! А Вам и Мише на это наплевать, как я понимаю. Поэтому, если не хотите, можете завтра к 10:00 не приходить в синагогу на 2-й этаж в кабинет Йоси. Там будут все.
На следующее утро, когда я жарил себе традиционную холостяцкую яичницу, раздался телефонный звонок. Я взял трубку.
- Лившиц? - без всякого приветствия, но с очень характерной интонацией спросили на том конце.
- Да, а кто это?
- Лившиц, поговорите со мной. Я дядя Нёма.
Я вспомнил список лиц, подлежащих вызову в судебное заседание. Дядей Нёмой мог быть только Гительмахер Наум Исаакович. Он был возчиком, и всю жизнь катал детей на пони в городском саду. Говорили, что ему всегда не хватало двух копеек до миллиона. Это он сумел доказать властям, что революционер Драпкин (партийный псевдоним Гусев, чьим именем названа улица в районе Лендворца), это его родственник, а не просто однофамилец его жены, и явочная квартира революционера находилась как раз в том одноэтажном доме, где жил дядя Нёма с семьей. Во дворе дома он держал своих лошадей. Дом сделали памятником истории, повесили на нем мемориальную доску, а потом выяснилось, что дома в том районе подлежат сносу. Снесли все, кроме, конечно, исторической ценности. Дом этот до сих пор стоит среди современных многоэтажек на ул. Островского между Б. Садовой и Пушкинским бульваром. Из этого дома дядя Нёма уезжал в Америку и, говорят, таможенники плакали, глядя на то, что он увозит с собой. Предполагаю, что плакали они не потому, что дядя Нёма их обидел. У него на все было разрешение.
Все это и многое другое, я узнал позже, а сейчас я слышал в телефонной трубке сплошной текст без пауз, в которые можно было бы вставить хотя бы междометие. При этом дядя Нема имел полный рот дикции и плевать хотел на падежи.
- ...я являюсь собственный корреспондент газеты «Советиш геймланд», я знаю иврит, я знаю идиш. Кто сейчас знает идиш? Вы знаете идиш, Лившиц? Вы не знаете, это никому не нужно. А я знаю. Я предлагал Йосе открыть курсы для детей. Пусть учат языка на котором говорили их бабушки. Но ему же ничего не нужно, этому Йосе. Никому ничего не нужно. Он себя окружил этими негодяями и ворами. Вы знаете, кого я имею в виду. А я являюсь собственный корреспондент газеты «Советиш геймланд», я знаю иврит, я знаю идиш...
Я почувствовал запах дыма. Сначала я подумал, что не выдержал телефонный провод, но затем вспомнил о яичнице. Извинившись, я положил трубку рядом с телефоном и бросился на кухню. Сквозь клубы дыма пробрался к раскаленной до красна сковородке, вспоминая неизвестно чью мать, свой несостоявшийся завтрак и все, что с этим связано. О дяде Нёме я вспомнил в последнюю очередь, лишь после того, как я проветрил кухню.
«Неудобно получилось, - подумал я, - человек сам позвонил из лучших побуждений, а я так бесцеремонно прервал разговор». Я подошел к телефону, взял трубку и вдруг услышал:
- ...когда в Ростов приезжали раввины из Америки, они спрашивали, как найти дядю Нёму, они больше никого не спрашивали, меня все знают, потому, что я являюсь собственный корреспондент газеты «Советиш Геймланд», я писал туда и это все знают. А вы знаете, Лившиц, зачем сюда приезжали раввины из Америки? Вы не знаете? Так я скажу Вам. Чтоб Вы знали, тут находится могила Любавичского Ребе и поэтому сюда приезжали раввины из Америки. И они сразу спросили, где дядя Нёма...
На часах было без двадцати десять, а в десять меня могли уже ждать Миша и Яша Портные, а также другие лица, подлежащие вызову в судебное заседание.
- Наум Исаакович, - вклиниваюсь я в сплошной текст Нёмы, - Вы бы не могли прийти к 10 часам в синагогу и продолжить разговор там? Меня ждут к 10:00.
- Лившиц, зачем так официально. Зовите меня просто дядя Нёма. Вы такой приятный собеседник. Не то, что эти... вы знаете, о ком я говорю.
Я тогда еще не знал о длящемся с 1946 года споре между Мишей Портным и Немой Гительмахером по поводу того, кто украл шифер, предназначенный для покрытия крыши синагоги. Но на всякий случай согласился с дядей Немой.
- Вы сегодня придете в синагогу к 10 часам ? – спросил я.
- Я уже там, - ответил дядя Нема.
Продолжение следует
Владимир Лившиц: http://lib.rus.ec/b/144266/read#t19