Илья очень любит две вещи: стихи и всё красивое. А больше всего его бесят графоманы и националисты. Графоманы и националисты, озлобленные его прямодушием и принципиальностью, толпами преследуют Илью в виртуальной вселенной рунета, но он твёрдо знает, что представляемое им будущее русской поэзии стоит этих страданий.
"Муся, – часто говорит он Женщине, Которая Его Понимает, – они злобятся, потому что в душе чувствуют, что то, что они пишут, это не поэзия!" И Муся, как всегда, отвечает: "Они все вместе твоей пятки не стоят. У тебя больше таланта в пятке, чем у меня в голове. Хочешь чаю с конфетами «Мишка»?"
Стихи есть и всегда были отдушиной жизни Ильи, он просыпается с мыслями о стихах, и с этими же мыслями падает где-то заполночь в злую супружескую постель: жена давно спит. Супруга его, врач, – из тех примитивных женщин, которым работа и материальный успех заменяют подлинную культуру. После переезда в домик с крохотной зелёной лужайкой перед входом жена совсем перестала интересоваться илюшиным творчеством, и их ежедневные контакты постепенно свелись к тому, что она напоминает ему, чтоб вынес мусор, и к замечаниям по поводу необходимости сливать за собой воду в туалете. На все попытки Ильи почитать ей стихи, даже не его, а, скажем, Пастернака, она, как правило, отвечает, что как раз сейчас ей нужно звонить в госпиталь, справиться о больных, или что она послушает его стихи после того, как помоет посуду. Но он знает, что она уснёт и забудет о своих обещаниях.
Сам Илья нигде не работает. Не нужно понимать это так, как будто Илья бездельничает! Вы найдёте мало людей, загруженных с утра до вечера так, как он. Во-первых, Илья уже давно продумывает идею того, как наладить выпуск игры, наподобие Monopoly, но не связанной с рваческим приобретением собственности, а наоборот – на тему русской и мировой культуры: играющие бросают кости и, в зависимости от того, сколько выпадет очков, должны, в соответствие с карточками, прочесть строфу из стихотворения Ахматовой или назвать автора оперы "Иоланта" или указать, кто из художников нарисовал картину "Не ждали". Илья уже отправил заявку на изобретение. Он твёрдо знает, что этой игре суждено захватить мировой рынок, нужно только найти какого-нибудь художника, который согласился бы нарисовать карточки. Утром он встаёт с мыслью о том, что вот сегодня, наконец, займётся организационными вопросами для выпуска игры, но каждый раз что-нибудь мешает: с утра нужно проверять, не написал ли кто комментариев к его стихам, требующих немедленного ответа, потом – поездка в магазин за продуктами, к тому же каждый день случаются какие-нибудь неприятности: то канализацию забьёт, то муравьи налезут в кухню, то тёща позвонит и будет разговаривать целый час, после чего Илья всегда чувствует себя измождённым, как он говорит, "физически и морально" и просто не в состояние ничего делать, только сидеть у монитора, с сердечной болью читая некрасивые стихи других поэтов. Графоманов.
Илья знает себе цену. Мало кто может сравниться с ним в скорости версификации и в умении поставить негодяев на место. Он помнит наизусть множество стихов, начиная с эпохи Серебряного Века и до Тарковского. Но и в секторе наук негуманитарных он тоже может дать форы невеждам! "Древние пользовались своего рода «таблицей логарифмов» для того, чтобы свести общеупотребительные образы к общеупотребительному пониманию. Этот свод (большой и подробный) именовался «Эмблематой». Я был уверен, что это азбучные истины :))))", – злорадно выпечатывает он в ответ на жалкие потуги оппонента встать с ковра на счёт 8. "Вот так, будет знать, националист, графоман!" – думает Илья.
Но есть у него внутренние сомнения, о которых Илья никому никогда не рассказывает. Взять, к примеру, стихи Василия Каменского:
ГосподиНу, почему, почему нужно было писать "аероплан"!? Нарочно неграмотно, что ли? Кому нужен этот дешёвый эпатаж? И примитивность разработки темы. Вообще – ни размера, ни рифм нормальных. А в журнале вон написали – классик... Как-то обидно.
Меня помилуй
И прости.
Я летал на аероплане.
Теперь в канаве
Хочу крапивой
Расти.
Аминь.
Особое смятение вызывают у Ильи стихи Даниила Хармса. Он часто открывает томик этого безумца, пытаясь понять, что именно тот имел в виду, и всякий раз застывает в смятении перед кажущимися простыми строками:
Елизавета играла с огнемНеужели никто не видит, что это не красиво? И технически беспомощно. Почему они все говорят, что им нравится? Что здесь вообще может понравиться? Огнём – кругом?
Елизавета играла с огнем
пускала огонь по спине
пускала огонь по спине
Петр Палыч смотрел в восхищеньи кругом
Петр Палыч смотрел в восхищеньи кругом
и дышал тяжело
и дышал тяжело
и за сердце держался рукой.
Илья тяжело вздыхает, с грустью смотрит на громоздящуюся в кухонной раковине посуду, потом присаживается к компьютеру, какое-то время задумчиво вчитывается в очередную глупость, высказанную оппонентом, и начинает стучать по клавишам. Сейчас он им всё скажет!
"Поэтическая речь есть скрещенный процесс, и складывается она их двух звучаний: первое из этих звучаний – это слышимое и ощущаемое нами изменение самих орудий поэтической речи, возникающих на ходу в её порыве; второе звучание есть собственно речь, то есть интонационная и фонетическая работа, выполняемая упомянутыми орудиями. Поэтическая речь, или мысль, лишь чрезвычайно условно может быть названа звучащей, потому что мы слышим в ней лишь скрещиванье двух линий, из которых одна, взятая сама по себе, абсолютно немая, а другая, взятая вне орудийной метаморфозы, лишена всякой значительности и всякого интереса и поддаётся пересказу, что, на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии: ибо там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала".
Довольный произведенным эффектом, Илья садится на диван, открывает томик Хармса и мучительно пытается сосредоточиться на непостижимом:
– Вы знаете?Через несколько минут по дому разносится тревожный храп. Лучи заходящего солнца освещают лежащую на диване фигуру с открытым ртом и нелепо подвёрнутой рукой. Скоро пять пополудни.
Вы знаете?
Вы знаете?
Вы знаете?
Ну, конечно, знаете!
Ясно, что вы знаете!
Несомненно,
Несомненно,
Несомненно знаете!
– Нет! Нет! Нет! Нет!
Мы не знаем ничего,
Не слыхали ничего,
Не слыхали, не видали
И не знаем
Ничего!...